Депатологизирующий дискурс в исследованиях

Говоря о депатологизации, чаще всего мы вспоминаем об изменении Международной классификации болезней (МКБ), в последней 11-й версии, в которой «транссексуализм» из психиатрического раздела был перемещён в «состояния, связанные с сексуальным здоровьем» под названием «гендерное несоответствие». Какой бы важной ни была эта реформа, она является лишь частью изменения дискурса вокруг транс* вопросов. В этой статье мы рассмотрим, что такое дискурс и как депатологизирующий дискурс отразился на исследованиях, посвящённых транс* тематике.

 

Дать определение понятию «дискурс» непросто, оно используется в разных значениях для обозначения очень обтекаемых вещей. Упрощённо говоря, есть два значения. Первое из лингвистики: это любое речевое взаимодействие между людьми, например, текст или диалог. Второе — способ мышления, мировоззрение — появилось в постструктурализме и связано с работами Мишеля Фуко. То, как мы думаем о тех или иных вопросах, — социально сконструировано, то есть определяется влиянием социальной среды вокруг нас. Так, если все вокруг вас говорят, что трансгендерность — это болезнь (патологизирующий дискурс), то вы, скорее всего, будете в это верить. Социальные конструкты и дискурсы не статичны и не возникают на пустом месте, есть люди (группы людей), способные определять дискурс.

 

Почему одни могут влиять на дискурс, а другие нет? Это определяется соотношением власти. Говоря о власти, необходимо разделять власть, основанную на прямом принуждении, и власть на основе «мягкой силы». Последняя концептуализирована, например, в работах Антонио Грамши («культурная гегемония») и Мишеля Фуко («биовласть»). Под биовластью понимается контроль за населением со стороны государства с помощью биомедицинских технологий и общественного здоровья. Провозглашаемая цель этих мероприятий благая — во имя жизни, здоровья, безопасности. На деле — усиливающийся контроль государства и медицинских инстанций. Ограничительные мероприятия во время пандемии COVID-19 — яркий пример реализации биовласти. Но есть и более повседневные и незаметные примеры. Например, когда одной категории людей говорят, что они больны, что их желание изменить гендер или характеристики тела — проблема, которую медицина способна решить, но они обязаны удовлетворять критериям, заданным опять же медициной. При том что другие люди могут совершать бодимодификации без психиатрического освидетельствования. Кто это решает? Те, кто обладает властью.

 

Из сказанного понятно, что дискурс, и патологизирующий дискурс в частности, — это не только про медицинские классификации, но про то, как мы понимаем транс* вопросы на всех уровнях, в том числе в повседневном общении, а также в исследованиях. Чтобы понять, мыслят ли авторы/ки в рамках патологизирующего или депатологизирующего дискурса, достаточно взглянуть в самое начало любой научной статьи. Это становится очевидно, как по терминологии, так и определению трансгендерности. Тут можно спорить, где проходит граница между патологизацией и депатологизацией. Мне лично нравится подход из книги Рут Пирс [1], где противопоставляется концептуализация трансгендерности как (а) состояния и (б) движения. Говоря о трансгендерности как состоянии, мы так или иначе рассматриваем её как проблему, у которой есть решение. Это классическое понимание «транссексуализм — наш диагноз, гормоны и операции — наше лечение». Но и «гендерное несоответствие» продолжает этот патологизирующий дискурс, поскольку «несоответствие» — это нечто нежелательное, что надо привести к соответствию. С другой стороны, понимание трансгендерности как движения в неком гендерно-половом пространстве [2] делает акцент на переходе, не вдаваясь в причины такого перехода и не рассматривая его как проблему. Это и есть по-настоящему депатологизирующий подход.

 

Патологизирующий дискурс в исследованиях проявляется и по-другому. Если трансгендерность считать проблемой, то необходимо выяснить, насколько она распространена и где границы. Это встречается сплошь и рядом в научной литературе — указывается число транс* людей на душу населения. Статистика, надо сказать, варьирует в очень широком диапазоне, что, конечно же, связано с невозможностью чётко очертить изучаемую группу, а также с её невидимостью. Вообще подобные проекты по классификации и количественной оценке рассматриваются в постструктурализме как проявления биовласти. Эти практики не отражают объективную картину, но социально её конструируют, а целью является лучший контроль над населением — для его блага, конечно же.

 

Следующие проявления патологизирующего дискурса в исследованиях: какие вопросы вы задаёте, какими способами отвечаете и для чего вам это нужно? Например, очень много исследований о причинах трансгендерности: происходит ли она от генетических нарушений, гормонов или социальных факторов. Это часть патологизирующего дискурса, рассматривающего трансгендерность как проблему, — а проблема должна иметь причину. Кому нужны эти исследования? Улучшают ли они качество жизни транс* людей? А если бы распределением финансирования заведовали транс* люди, они выбрали бы эту тему в качестве приоритетной для исследований или поисследовали бы что-то другое? Но транс* люди не участвуют в принятии таких решений, это решают те, кто обладает властью, они определяют задачу, методы и способ представления результатов. Аналогичная история с исследованиями о числе людей, совершающих детранзишн (обратный переход). Это нужно цисгендерным врачам, желающих сократить число таких случаев, т. к. если трансгендерность — это проблема, то её необходимо правильно диагностировать, а если человек передумал/а — значит, диагностировали неправильно и проблемы не было. Вопрос: как это помогает транс* людям?

 

Чаще всего исследования в патологизирующем дискурсе присутствуют в психиатрии, сексологии, эндокринологии, хирургии, эпидемиологии, и опираются они на количественные методы. С начала 1990-х развивается альтернативная традиция — трансгендерные исследования (transgender studies). В ней делается акцент на нуждах транс* людей, которые часто привлекаются к дизайну исследования (participatory research), а в последние годы многие транс* люди сами получают образование и начинают проводить исследования в интересах сообщества. Трансгендерные исследования базируются на социальных и гуманитарных науках, чаще используют качественные методы. Жёсткого деления, что относится к трансгендерным исследованиям, не существует, но, чтобы иметь представление, можно обратиться к журналу Transgender Studies Quarterly [3]. Вот примеры тематических номеров: транс* феминизм, транс* историчности, транс*/религия, транс* футуризм, транс* порнография и другие.

 

Лично для меня как исследовательницы, занимающейся эпидемиологией и экономикой здравоохранения с применением количественных методов, большой вопрос, можно ли в подобного рода исследований избежать патологизации полностью. Любые цифры предполагают создание искусственных категорий. Вопрос в том, кто их создаёт и для какой цели. На мой взгляд, к дизайну исследований важно привлекать транс* сообщество, которое будет обладать достаточной властью, чтобы переопределить эти категории под своим нужды. Ещё лучше — когда сами транс* люди инициируют и проводят такие исследования.

 

[1] Pearce, R. (2018). Understanding Trans Health - Discourse, Power and Possibility. Bristol: Policy Press.

[2] Кирей-Ситникова, Я. (2015). Трансгендерность и трансфеминизм. М.: Саламандра.

[3] Transgender Studies Quarterly: https://read.dukeupress.edu/tsq